Сердце — одинокий охотник - Карсон Маккалерс

— Cerra la puerta, senor[4], — произнесла Мик.

Братишка все впитывал как губка.

— Hagame usted el favor, senorita[5], — отпарировал он.

Ей нравилось учить испанский в профессиональном училище. Когда разговариваешь на иностранном языке, кажется, будто ты много путешествовала. С тех пор как начались занятия, она каждый день заучивала новые испанские слова и фразы.

Поначалу Братишка терялся; ей было смешно на него смотреть, когда она заговаривала с ним на иностранном языке. Но потом он стал быстро схватывать и скоро научился повторять за ней слова. И запоминал их навсегда. Конечно, он не понимал смысла этих фраз, но ведь и она произносила их не ради того, что они означают. Скоро мальчишка стал так быстро все схватывать, что ей не хватало запаса испанских слов и приходилось выдумывать бессмысленные сочетания звуков. Но он сразу же поймал ее на этом — Братишке Келли палец в рот не клади.

— Сейчас я войду в дом как будто в самый первый раз, — сказала Мик. — И погляжу, хорошо ли мы его украсили.

Она вышла на парадное крыльцо, а потом снова вернулась в прихожую. Весь день они с отцом, Братишкой и Порцией украшали прихожую и столовую к приему гостей. Вешали гирлянды из осенних листьев, дикого винограда и красной гофрированной бумаги. На каминной доске в столовой и над вешалкой желтели яркие листья. Виноградные плети тянулись по стенам и поперек стола, где будет стоять ведерко с пуншем. Длинная бахрома из красной гофрированной бумаги свисала с каминной доски и обвивала спинки стульев. Да, украшено все как надо. Порядок!

Она потерла рукою лоб и прищурила глаза. Братишка стоял рядом и повторял каждый ее жест, как обезьяна.

— Как я хочу, чтобы вечеринка удалась! Так хочу!

Она ведь первый раз сама устраивает вечеринку. Да она и вообще-то была всего на четырех или пяти вечеринках. Прошлым летом она пошла на одну такую вечеринку. Но ни один мальчишка не пригласил ее погулять или потанцевать, и она так и простояла возле ведерка с пуншем, пока все не было выпито и съедено, а потом пошла домой. Но сегодня все должно быть совсем, совсем по-другому. Через несколько часов начнут собираться гости, и тогда дом пойдет ходуном.

Теперь даже трудно вспомнить, почему ей пришло в голову позвать гостей. Эта мысль появилась у нее вскоре после поступления в профессиональное училище. Средняя школа — совсем не то, что начальная. Конечно, ей бы там не так нравилось, если бы пришлось учить стенографию, как Хейзел и Этте, но она получила специальное разрешение заниматься в механической мастерской с мальчишками. Мастерская, алгебра и испанский — вот это вещь! Зато английский — это тебе не шутки. Англичанка у них мисс Миннер. Говорят, будто мисс Миннер продала свои мозги знаменитому доктору за десять тысяч долларов, чтобы, когда она умрет, он их разрезал и поглядел, отчего она такая умная. На письменном она подкидывала такие, например, вопросики: «Назовите восемь знаменитых современников доктора Джонсона»[6] — или: «Процитируйте десять строк из „Векфильдского священника“»[7]. Вызывала она по алфавиту и весь урок держала классный журнал открытым. Пусть она умная, все равно она старая ведьма. А испанская учительница раз даже ездила в Европу. Она говорит, что во Франции хлебные батоны носят домой без обертки. Стоят на улице, спорят — и как дадут батоном по фонарному столбу! И потом, во Франции нет воды, одно вино.

В профессиональном вообще замечательно. Кроме одного. На переменах гуляют по коридору, а на большой перемене ошиваются возле гимнастического зала. В коридорах все прогуливаются группами, своей компанией. Вот это ее скоро и начало беспокоить.

Недели за две Мик перезнакомилась со многими ребятами и в коридоре, и в классе, она с ними даже заговаривала, но на этом дело и кончалось. Ни в одну компанию она не входила. В начальной школе стоило ей подойти к какой-нибудь кучке ребят, с которыми ей хотелось водиться, и дело с концом. А тут все было иначе.

Первую неделю она бродила по коридорам и раздумывала, как быть. Она мечтала примкнуть к какой-нибудь компании почти так же неотвязно, как мечтала о музыке. И то и другое не выходило у нее из головы. В конце концов она придумала устроить вечеринку.

Приглашения были строго ограничены. Никаких ребят из начальной школы и никого моложе двенадцати лет. Она позвала только мальчиков и девочек от тринадцати до пятнадцати. Всех их она в общем знала и разговаривала с ними на переменах, а если и не помнила, как кого зовут, то могла через кого-нибудь узнать. Тем, у кого был телефон, она позвонила, а остальных пригласила в школе.

По телефону она говорила одно и то же и разрешила Братишке слушать, приложив ухо к трубке. «Это Мик Келли, — объясняла она. Если имя ее не могли разобрать, она повторяла его снова. — Я устраиваю вечеринку в субботу, в 8 часов вечера, и приглашаю вас. Живу в доме №103 по Четвертой улице, квартира „А“». Квартира «А» шикарно звучало по телефону. Почти все отвечали, что будут очень рады прийти. Кое-кто из мальчишек понахальнее начинал валять дурака и без конца переспрашивал ее имя. Один даже стал ломаться: «Я вас не знаю». Она с ходу его осадила: «Иди ты к свиньям!» Не считая этого нахала, она пригласила десять мальчиков и десять девочек, и все они наверняка придут. Тогда будет самая настоящая вечеринка, совсем не такая, как те, на которых она бывала, и даже лучше всех, о которых она слышала.

Мик в последний раз осмотрела комнаты. У вешалки она остановилась возле Старого Замарахи. Это была фотография маминого деда. Он когда-то воевал на гражданской войне майором, и его убили в бою. Кто-то из ребят пририсовал ему бороду и очки, а когда их стерли резинкой, физиономия у него стала какая-то грязная. Поэтому Мик и прозвала его Старым Замарахой. Портрет был в центре трехстворчатой рамы. По бокам — фотографии двух сыновей Старого Замарахи. На вид им столько же лет, сколько Братишке. Оба в мундирах, а на лицах — удивление. Их тоже убили в бою. Давным-давно.

— Я на вечер это сниму. По-моему, у них мещанский вид. Как по-твоему?

— Не знаю, — сказал Братишка. — А мы мещане, Мик?

— Я лично нет.

Она сунула фотографию под вешалку. Да, комнаты убраны на совесть. Мистер Сингер будет доволен, когда вернется домой. В доме было как-то очень пусто и тихо. Стол накрыт. После ужина можно будет принимать гостей. Мик пошла на кухню посмотреть, готово ли угощение.

— Как по-твоему, все в порядке? — спросила она Порцию.

Порция пекла бисквитное печенье. Угощение стояло на плите: бутерброды с ореховым маслом и заливным, шоколадные палочки и пунш. Бутерброды были прикрыты влажным полотенцем. Мик заглянула под него, но ничего даже не попробовала.

— Я тебе сто раз говорила, что все будет в лучшем виде, — заявила Порция. — Накормлю своих дома ужином и сразу вернусь, надену белый передник и буду подавать, как положено. А в половине десятого смотаюсь. Сегодня ведь суббота. У нас с Длинным и Вилли тоже есть свои планы на вечер.

— Конечно, — сказала Мик. — Я бы только хотела, чтобы ты помогла, пока все вроде как не наладится, понимаешь?

Она не вытерпела и взяла бутербродик. Затем, приказав Братишке побыть с Порцией, вышла в среднюю комнату. Платье, которое она наденет, было разложено на кровати. Хейзел и Этта раздобрились и одолжили ей свое самое лучшее, особенно если учесть, что на вечеринке их самих не будет: голубое крепдешиновое вечернее платье Этты, белые лодочки и тиару из поддельных бриллиантов для волос. Наряд был в самом деле роскошный. Даже трудно представить, как шикарно она будет выглядеть.

Приближался вечер, и заходящее солнце длинными желтыми полосами пробивалось сквозь жалюзи. Ей нужно не меньше двух часов на одевание, так что пора начинать. От одной мысли, что она наденет это нарядное платье, ее пробирала приятная дрожь. Она медленно направилась в ванную, скинула старые шорты и рубашку и пустила воду. Потом стала изо всех сил тереть шершавую кожу на пятках, на коленках и особенно на локтях. Ванну она принимала долго.

Прибежав нагишом в комнату, она принялась одеваться. Натянула шелковую комбинацию, шелковые чулки и даже один из Эттиных лифчиков — просто так, для пущего шику. Потом она осторожно влезла в платье и сунула ноги в лодочки. Первый раз в жизни она надела вечернее платье. И долго любовалась собой в зеркале. При ее росте платье больше чем на пять сантиметров не доставало до щиколоток, а туфли жали. Она долго простояла перед зеркалом и наконец решила, что выглядит либо дура дурой, либо настоящей красавицей. Либо — либо.

Мешали вихры, поэтому она послюнявила челку и закрутила три локона. А потом воткнула в волосы бриллиантовую тиару и не пожалела румян и губной помады. Наведя красоту, она вздернула подбородок и полуприкрыла веки, как самая настоящая кинозвезда. Она медленно поворачивала голову перед зеркалом из стороны в сторону. Красавица, самая настоящая красавица!